В ПОМОЩЬ ИЗУЧАЮЩИМ ВОЕННУЮ ИСТОРИЮ

«ЗАХВАТ» ИЛИ «ВОССОЕДИНЕНИЕ»?
(Зарубежные историки о 17 сентября 1939 г.)
^{{{* Окончание См.: Военно-исторический журнал. — 1990. — № 9.}}}

В СВЯЗИ со стремлением польских властей изменить структуру народонаселения на западноукраинских и западнобелорусских землях в пользу поляков исследователи особо отмечают так называемое осаднитство — переселение на эти земли поляков из Центральной Польши. В целом, как отмечает А. Бергман, осаднитство еще более обострило межнациональные отношения, так как наделение поляков землей осуществлялось при явной дискриминации местных жителей. Фактически в двадцатых годах, пишет она, в Западной Белоруссии постоянно наблюдалось чрезвычайное положение. Одной из главных задач созданного в 1924 году Корпуса Пограничной Охраны (Korpus Ochrony Pogranicza — КОР) на восточных границах довоенной Польши было «сдерживание» украинского и белорусского национальных меньшинств. Показательно, что концентрационный лагерь «для неблагонадежных» в Западной Белоруссии, в Березе Картузской, был открыт одним из первых в Европе, в 1934 году, а в Бяла-Подляске— в 1936 году.

Такое явление польской действительности межвоенного двадцатилетия, как «пацификации», т. е. усмирение белорусского и украинского населения при помощи вооруженных сил, сопровождавшееся актами насилия, разрушением жилищ, террором, было, пожалуй, в Европе того периода явлением уникальным. Пацификации явились следствием развития польско-украинских отношений в предшествующие десятилетия, считает С. Хорак. «В известном смысле украинцы считали себя в состоянии постоянной войны с поляками», — заключает этот автор. В некоторых районах Западной Белоруссии, констатирует в свою очередь К. Фармер, в 1930 году дело дошло до «самой настоящей гражданской войны... Во всех слоях белорусского общества антипольские настроения продолжали нарастать».

В целом можно констатировать, что все зарубежные исследователи, занимавшиеся изучением национального вопроса в довоенной Польше, оценивают негативно результаты проводившейся польскими правительствами национальной политики. Она не только не достигла ставившихся целей, но привела к противоположным, ожидавшимся властями результатам — росту национального самосознания украинского и белорусского народов, ожесточенному сопротивлению полонизации, когда дело доходило до актов насилия с обеих сторон. Эта политика, считает А. Ролле, не позволила интегрировать национальные меньшинства в Польское государство, не говоря уж о том, чтобы интегрировать их в польскую нацию, а межнациональные противоречия стали главным внутренним конфликтом и одной из важнейших причин ослабления Польши.

Известный французский историк Ж. Б. Дюрозель писал в предисловии к изданной в Париже в 1957 году книге «Европейские границы СССР»: «Невозможно отделить изучение границ от дипломатической истории, взаимоотношений, существующих между государствами, которые эти границы разделяют».

В том, что касается отношений между Польшей и СССР, как отмечал А. Ш. Розе, «если период, который заканчивается 1923 годом... ^[1] обеспечил Польше территорию, которую она считала для себя жизненно необходимой, он в то же время оставил ей тяжелое наследство в политическом плане: распри с большинством соседей, трудности с союзниками и обстановку внутри страны, делавшую возможными антипольские выступления» ^[2]. Практически все зарубежные историки, занимавшиеся изучением польской внешней политики межвоенного периода, констатируют тот факт, что она была откровенно враждебной по отношению к Советскому Союзу. Характерно, что за день до подписания Рижского мирного договора 1921 года во все польские дипломатические миссии за границей министерством иностранных дел была разослана инструкция, в которой определялось направление будущей польской политики по отношению к восточным соседям Польши. «Следует и дальше поддерживать враждебные Советской России элементы, как русские, так и украинские, белорусские и кавказские... — говорилось в ней. — Наши интересы на востоке не кончаются на линии наших границ... Нам... небезразлична судьба земель исторической Речи Посполитой, отделенных от нас будущим Рижским договором» ^[3].

В этих условиях становится понятной подозрительность Москвы по отношению к польской политике, отмечает польский историк С. Микулич. Агрессия воссозданного польского государства против советских республик, насильственный захват части украинских и белорусских земель — все это не могло не наложить отпечаток на взаимоотношения между двумя соседними государствами. Английский историк Н. Ачерсон отмечает по этому поводу, что «Советской России, которая начинала с того, что провозгласила право Польши на независимость и аннулировала Договоры о разделах, теперь приходилось возвращаться к прежним подозрениям относительно поляков как нации агрессивных земельных магнатов, фанатичных католиков, стремящихся к уничтожению русского государства» ^[4].

Политика, направленная на полонизацию украинцев и белорусов, и в этой связи — неприкрытое нарушение условий Рижского договора, непрекращавшиеся усмирения и пацификации с применением армии также мало способствовали налаживанию добрососедских отношений. По мнению В. Т. Ковальского, с которым, думается, трудно не согласиться, при сложившихся обстоятельствах «не могло быть и речи о том, что польско-советские отношения опирались бы на каких-то долговременных основах, скорее наоборот, между двумя государствами образовалась глубокая пропасть» ^[5].

Как известно, официальный тезиспольской дипломатии гласил, что Польша придерживается политики равновесия по отношению к своим соседям — Советскому Союзу и Германии. Однако большинство как польских, так и западных историков указывает, что в действительности Пилсудский проводил линию на сближение, а после прихода к власти Гитлера — на сотрудничество с Германией. В то время, как гитлеровское руководство, пишет профессор Джорджтаунского университета (США) Я. Карский, рассматривало Польшу только как будущего вассала Германии, Пилсудский был единственным человеком, который верил в сотрудничество между двумя этими странами.

Широко распространенным является в зарубежной историографии мнение о том, что преемник Пилсудского на посту руководителя польской внешней политики Ю. Бек далеко отошел от так называемого равновесия в сторону сотрудничества с гитлеровской Германией. Даже французский исследователь А. Ролле, который в своей книге «Польша в XX веке» если и не оправдывает, то пытается как-то обосновать политику, проводившуюся польским министром иностранных дел, вынужден тем не менее констатировать, что Ю. Бек не придерживался «политики балансирования», проявляя сдержанность по отношению к советским инициативам, он демонстрировал благожелательность в отношении предложений Гитлера и, пожалуй, даже принимал в них участие» ^[6]. В. Т. Ковальский, также придерживающийся точки зрения, что склоняющаяся в сторону Берлина политика Бека не может быть квалифицирована как «политика равновесия» Польши между СССР и Германией, приводит слова другого польского историка, специалиста в области германо-польских отношений Е. Красуцкого, считающего, что если Бек и проводил политику балансирования, то это было балансирование между Германией и Францией, а не между Германией и СССР,

В том, что касается политики в отношении Советского Союза, то даже такой важный документ, как советско-польский пакт о ненападении, подписанный в 1932 году в Варшаве, были склонны рассматривать лишь как тактический маневр, а не как основу двусторонних отношений. В 1938 году польской секретной службой был подготовлен документ, где давалась характеристика развития отношений Польши с СССР за период после подписания договора о ненападении. Подчеркивая важность поддержки и инспирирования различного рода сепаратистских движений на территории Советского Союза —• политики так называемого прометеизма,— авторы этого документа делали заключение, что «руководители прометеистской эмиграции прекрасно поняли тактический, а не основополагающий ход в польской восточной политике, предпринятый в виде подписания пакта о неагрессии» ^[7]. Иными словами, польская сторона как в момент подписания пакта, так и после этого вовсе не собиралась отказываться от поддержки сил, враждебных СССР, иавторы цитировавшегося документа выражали удовлетворение, что намерения Варшавы в этом отношении поняты правильно лидерами этих самых сил.

Как констатировала в своей работе «Шесть веков русско-польских отношений» английская исследовательница 3. К. Коэтс, «сменявшие друг друга польские правительства вплоть до весны 1939 г. были заняты тем, что постоянно планировали и разрабатывали варианты: а) расчленения Советского Союза, б) создания блока государств, который отделил бы СССР от Западной Европы. Из подобного рода намерений не делалось, секретов».

Эти тенденции в польской политике по отношению к СССР усматривают также Дж. Кутувидис и Дж. Рейнольдс. Английские авторы считают, что целью этой политики было возродить Польшу как великую державу по модели Польши Ягеллонов, давней Речи Посполитой, а для этого любой ценой следовало «отодвинуть» Россию на восток, отделить ее от остальной Европы «цепью антирусских государств, тянущихся от Финского залива через Таллинн к Каспийскому морю, Тбилиси и Баку» ^[8].

Идеей Бека было создание так называемой Третьей Европы, считает Я. Карский, т. е. союза мелких государств под польским главенством ^[9].

Стремление «отсечь» Россию от Европы особенно ярко проявилось во время переговоров о так называемом Восточном пакте, в предложенной в середине тридцатых годов СССР и Францией схеме создания в Европе системы коллективной безопасности. Польское правительство категорически отказалось от участия в договоре, где одной из сторон был бы Советский Союз. Как подчеркивал изучавший этот вопрос польский историк Я. Юркевич, такая позиция польского правительства была вызвана прежде всего «стремлением изолировать СССР, ограничить ему доступ к европейским проблемам» ^[10]. М. Каминьский и М. Захариас приводят в своей книге слова Ю. Лукасевича, бывшего послом Польши в СССР, а затем во Франции, который объяснял негативное отношение Варшавы к Восточному пакту тем, что в случае его реализации «польско-французский союз потеряет все свое значение, так как возникнет новая расстановка сил в Европе, при которой Советский Союз станет решающим политическим фактором» ^[11]. Впрочем, в британском Министерстве иностранных дел позиция Польши в связи с проектом Восточного пакта была интерпретирована несколько иначе. «Если бы Германия и Польша не имели планов дальнейшего проникновения на восток, — говорилось в подготовленном Форин Оффис в феврале 1935 года меморандуме, — то они не выступали бы так решительно против Восточного пакта» ^[12].

Как бы там ни было, но факт остается фактом: негативная позиция Варшавы по поводу создания системы коллективной безопасности в Европе с участием Советского Союза делала создание такой системы весьма проблематичным.

В свою очередь Ю. Бек предложил в 1936 году создание системы безопасности, исключающей Советский Союз, по схеме соглашений: Англия — Франция — Германия; Франция — Германия — Италия; Франция — Германия — Польша. По мнению польского министра иностранных дел, подобного рода система обеспечила бы Польше первостепенную роль в Восточной Европе.

Совершенно иначе выглядит польская политика по отношению к Германии. «В то время как Франция заявляла о своей оппозиции германской экспансии в Восточной Европе ^[13], Бенеш твердил о том, что все его предложения, направленные на сотрудничество с Польшей, были отвергнуты, а Советский Союз тщетно призывал к созданию системы коллективной безопасности, — пишет работающая в Англии и США историк А. Ченчала. — Бек демонстрировал негативное отношение к Чехословакии и СССР и стремился поддерживать дружеские отношения с Гитлером. Холодные отношения между Варшавой и Прагой, Варшавой и Москвой были резким контрастом по сравнению с теми, которые существовали между Варшавой и Берлином» ^[14]. Порой казалось, пишет в свою очередь А. Айненкель, что отношения Польши с Германией были даже лучше, нежели ее отношения с Францией.

Особое внимание исследователей привлекает факт подписания в 1934 году польско-германской декларации, являвшейся венцом политического завещания Пилсудского, суть которого сводилась к примату двусторонних соглашений над идеей создания системы коллективной безопасности. Этот договор должен был продемонстрировать независимость польской внешней политики от Франции, представлять основу польской политики равновесия по отношению к СССР и Германии, поддерживать великодержавную позицию Польши. На самом же деле подписанием этой декларации, как считает X. Зелиньский, польское правительство добилось лишь того, что вбило клин в польско-французские, ухудшило польско-чехословацкие и польско-советские отношения, вызвало недоверие к польской политике в целом ряде других государств. Во французской исторической литературе, посвященной данной проблематике, по-видимому, твердо установилось мнение, что польско-германская декларация пробила первую брешь в деле создания системы коллективной безопасности в Европе и способствовала разрушению системы восточноевропейских союзов Франции.

Период, когда было заключено Мюнхенское соглашение, является яркой иллюстрацией курса Ю. Бека. Следует отметить, что в последнее время в польской историографии делаются попытки, направленные, по-видимому, на пересмотр сложившихся представлений о месте и роли Польши в период Чехословацкого кризиса, по существу, речь идет об отрицании сотрудничества Варшавы с Берлином в деле расчленения Чехословакии ^[15]. Оценка позиции Польши в период Мюнхенского сговора, как параллельной и всецело способствовавшей гитлеровскому руководству, является практически всеобщей как в советской, так и в западной исторической литературе. До самого последнего времени подобная точка зрения господствовала и в польской историографии. В частности, Т. Юрга в своей работе «У конца II Речи Посполитой» обращает внимание на хранящийся в архиве польского министерства иностранных дел документ — инструкцию Бека польскому послу в Германии Липскому перед встречей последнего с Гитлером в Берхтесгадене 20 сентября 1938 года. «Чехословацкую республику, — говорится в ней, — мы считаем искусственным образованием... противоречащим действительным потребностям и... правам народов Центральной Европы. В течение прошедшего лета польское правительство четырежды отвергло предложение присоединиться к международным действиям в защиту Чехословакии» ^[16]. Профессор Йельского университета П. Вандыч подчеркивает, что германский нажим на Чехословакию сопровождался параллельными действиями Варшавы. На наш взгляд, наиболее полную характеристику действий польского правительства дал еще в 1946 году английский историк X. Ситон-Уотсон. «Польша не только надеялась, — писал этот автор в своей книге «Восточная Европа между войнами. 1918—1941», — что германская экспансия на восток пойдет в южном направлении, через Австрию и Чехословакию на Румынию и Украину, но и активно помогала Германии в этом отношении. Целью этой политики было разрушение Чехословацкого государства и канализация германской экспансии в юго-восточном направлении». То, что подобные расчеты существовали, доказывают документы. Так, например, заместитель министра иностранных дел Польши Я. Шембек записал в своем дневнике 27 февраля 1936 года: «Мы должны поддерживать направление германской экспансии в юго-восточном направлении, тем более что представляется почти бесспорным, что она не пойдет на север, а примет направление Дуная; Лукасевич считает, что если Германия «наложит руку» на Чехословакию, то это будет выгодно для Польши» ^[17]. На потенциальном советско-германском конфликте польские политики надеялись «погреть руки». Тот факт, что подобного рода политические калькуляции не отличались дальновидностью, отмечают многие исследователи. Т. Юрга, например, считает, что расчеты польских политиков на то, что результатом развития антагонизма между Германией и СССР будет возрастающее значение Польши, как государства, лежащего между ними, были построены на песке. «Конфронтация... — делает заключение этот польский историк, — между... гитлеровским рейхом и Советским Союзом могла произойти не где-нибудь... а на наиболее коротком направлении, ведущем именно через Польшу» ^[18]. «Польша всегда рассматривалась рейхом, — отмечает А. Ш. Розе, — либо как удобный помост для натиска на Россию, либо как препятствие на этом пути, которое следовало убрать» ^[19]. Подобным образом пишет и Я. Карский: «Для Гитлера Польша была коридором, ведущим в Россию, который следовало открыть тем или иным путем» ^[20].

В свою очередь автор вышедшей в издательстве Колумбийского университета (США) монографии, посвященной истории Польши XX века, M. К.Дзевановский отмечает, что проводившаяся польским правительством политика представляла собой постоянное балансирование на натянутой проволоке.

Создание системы коллективной безопасности в Европе с участием СССР, Англии, Франции и пограничных с Германией государств, в том числе Польши, могло бы поставить заслон на пути гитлеровской агрессии. При этом позиция Польши — государства, отделяющего Германию от СССР, имела первостепенное значение, и польское правительство прекрасно отдавало себе в этом отчет.

8 апреля 1939 года советник польского посольства в Лондоне Яжджевский по поручению Бека беседовал с германским поверенным в делах Т. Кордтом и заявил ему, что невозможно представить себе, каким образом западные державы могут заключить соглашение с СССР без Польши, а Польша уже сказала свое «нет».

Следует обратить внимание на то, что в последнее время вновь оживились попытки объяснить неудачу советско-англо-французских переговоров так, как это сделано, например, в книге Р. Умястовского «Россия и Польская республика», вышедшей в середине сороковых годов в Лондоне. Автор уходит здесь от оценки позиции Польши и пытается утверждать, что неудача переговоров была обусловлена попытками СССР сговориться с Германией за спиной Лондона и Парижа и неверием западных держав в военную мощь СССР. Подобная точка зрения не находит понимания у большинства зарубежных исследователей. Публикации документов из министерства иностранных дел гитлеровской Германии, опубликованные документы британской внешней политики, дипломатические документы США не подтверждают такого рода версию. Появившаяся в 1985 году публикация французских дипломатических документов кануна второй мировой войны также свидетельствует не в пользу версии, изложенной еще Р. Умястовским. Здесь, в частности, можно отчетливо проследить понимание, по крайней мере Парижем, что без участия СССР любая попытка поставить заслон германской агрессии на востоке Европы была обречена на провал. Как отмечает в этой связи Я. Карский, в Париже позиция Польши расценивалась как сумасшествие ^[21].

Категорический отказ Варшавы от сотрудничества с СССР представлял собой, По сути дела, попытку вынудить западные державы отказаться от сотрудничества с нашей страной и признать Польшу в качестве «основного фактора равновесия в Восточной Европе», т. е. «великой державы».

Необходимо указать также, что многие польские авторы склонны объяснять позицию польского правительства стремлением не обострять отношений с Германией и неверием в то, что Гитлер решится начать войну против Польши, имевшей в качестве союзников с 1921 года Францию и с марта 1939 года — Англию. Франко-польский союз и британские гарантии, замечает по этому поводу уже цитировавшийся нами работающий в США историк М. К. Дзевановский, придали полякам ощущение безопасности, которой в действительности не было,

Можно привести также высказывание Н. Гендерсона, писавшего в своей книге «Неудавшаяся миссия», что с самого начала не было никакого сомнения в том, что ни Великобритания, ни Франция не будут в состоянии предоставить Польше эффективной помощи... В случае войны с Германией, подчеркивал этот британский дипломат, Польша должна была потерпеть поражение самое большее через два месяца.

Гораздо больше внимания, на наш взгляд, заслуживает тезис о том, что в Варшаве до самой последней минуты надеялись на компромисс с Берлином. Б. Горели приводит, в частности, свидетельства румынского министра иностранных дел, которого Бек просил о посредничестве с целью достижения соглашения с Берлином. Польский министр иностранных дел опять просил заверить Гитлера, что Польша никогда не пойдет на сотрудничество с Советским Союзом. К тому же 20 июня 1939 года Бек поручил своему заместителю Арцишевскому встретиться с германским послом в Варшаве фон Мольтке и заверить последнего, что польское правительство не заключит «никакого соглашения с Советами» ^[22].

Насколько политика польского правительства в этот период отражала настроения, господствовавшие в польском обществе? В том, что касается армии, то, по мнению М. Утника, служившего в польском генеральном штабе, польский офицерский корпус считал войну с СССР естественной необходимостью. Генерал довоенной польской армии Е. Кирхмайер писал: «На основе общеизвестных фактов польско-германского сотрудничества в политической области, а с другой — ввиду претворения в жизнь в течение 1938года плана войны против России и строительства укреплений на востоке, а не на западе Польши,— писал он,— у меня сложилось представление, что мы вместе с Германией готовимся к вооруженному конфликту с Россией» ^[23]. А. Ролле, проанализировав польские дипломатические документы, приходит к выводу, что в 1935, 1936 и 1937 годах польский генеральный штаб рассматривал в качестве противника номер один Советский Союз. Девятнадцать лет поляки готовились прежде всего к войне на востоке, подчеркивает в вышедшей в Лондоне монографии Дж. Гарлинский.

В 1989 году в Варшаве вышла книга В. Т. Ковальского «Последний год Европы», в которой, по сути, констатируется тот факт, что политика, проводившаяся Ю. Беком, отражала настроения, господствовавшие в тот период не только в среде польской буржуазии, но, по-видимому, и среди определенной части поляков. Это, впрочем, нетрудно понять, приняв во внимание усилия официальной пропаганды, культивировавшей враждебность по отношению к Советскому Союзу. Вот что пишет по этому поводу польский историк: «Одной из основных обязанностей политиков... является широкий кругозор, видение различного рода возможностей и опасностей, которых не замечают широкие круги общества. На критических поворотах истории, при понимании грозящей опасности мнение общества игнорировалось, ему навязывалось решение, противоречащее его оценкам, однако направленное на обеспечение этому обществу выживания. В 1939 году в Польше не оказалось человека, который бы принудил к принятию непопулярных решений, отвел бы смертельную угрозу. В Польше были лишь чиновники высокого ранга, взгляды которых, перемешанные с эмоциями, не слишком отличались от точки зрения улицы» ^[24]. Показательно, что, анализируя новейшую западногерманскую историческую литературу, посвященную предыстории второй мировой войны, А. Н. Мерцалов обращает внимание на то, что целый ряд западногерманских авторов делает акцент на антисемитизм и русофобию, процветавшие в Польше, и тот факт, что, опираясь на это, Берлин рассчитывал «сговориться с Варшавой» ^[25].

Некоторые исследователи подчеркивают, что «долгая история взаимоотношений Польши с Россией, равно как и жестокий сталинский режим, были важными факторами, ввиду которых Польша с подозрением относилась к СССР. Для всего мира, а не только для поляков Советский Союз в конце тридцатых годов представлял жуткую картину заговоров, чисток и массовых депортаций» ^[26]. Что касается истории взаимоотношений между Польшей и Россией, то здесь, по-видимому, следует говорить о чувствах взаимных и не забывать хотя бы о том, что Лжедмитрия при помощи своих сабель водворили в Москву поляки и что они же начали против страны, первой признавшей их право на независимость, войну, окончившуюся в 1921 году Рижским миром и аннексией Польшей белорусских и украинских земель, не говоря уже о почти официально провозглашавшейся польскими властями поддержке политики «прометеизма», т. е. расчленения Советского Союза. Что же касается негативного влияния сталинского режима на международные позиции СССР, то Советский Союз действительно понес здесь огромный ущерб. Репрессии внутри страны неизбежно отражались на взаимоотношениях с другими государствами, не могли оставить равнодушным общественное мнение за рубежом. Как писал А. Ш. Розе, Россия возвела между собой и Европой стену своей революции и послереволюционных методов действий. Не следует забывать и о том, что тезис о подготовке мировой революции мало способствовал налаживанию сотрудничества с капиталистическими странами. По выражению английского историка Р. Дж. Овери, на Западе в середине 30-х годов более опасались коммунизма, нежели фашизма. Все это так, однако верно и другое. Курс, проводившийся всеми польскими правительствами по отношению к СССР, проявился задолго до репрессий и был обусловлен, как мы убедились выше, отнюдь не одним только отношением к установившейся в России общественно-политической системе, но и своеобразно понимаемыми «национальными интересами» Польши, которую ее правители хотели превратить в великую державу за счет СССР. Сотрудничество с Россией, пишут авторы английского издания «История Польши», «коммунистической или капиталистической, было психологически невозможным для правителей Польши 1939 года» ^[27].

Польское правительство на протяжении второй половины тридцатых годов отклоняло все предложения, предусматривавшие какое бы то ни было сотрудничество с СССР, будь то переговоры о «Восточном пакте», совместные гарантии Прибалтийским государствам или участие в советско-англофранцузских переговорах 1939 года. Осенью 1938 года советские военные круги предприняли попытку установить сотрудничество с Польшей ввиду все более проявлявшейся по отношению к обеим странам германской угрозы. Польша не приняла этого предложения. Отвергнуто было Беком также предложение СССР (май 1939 г.) о заключении с Польшей договора о взаимопомощи наподобие польско-французского и польско-английского договора.

Предложение Галифакса сделать совместное англо-франко-польское заявление по поводу грубого нажима Берлина на Румынию дало повод Беку еще раз продемонстрировать свою линию. «Польша, возможно, могла бы присоединиться к Англии и Франции, — писал польский министр иностранных дел, — при условии исключения из этого мероприятия Советской России» ^[28]. «Главное усилие польской дипломатии, — отмечает в вышедшей в Соединенных Штатах и Англии книге «Польско-советские отношения 1932—1939» Б. Будурович, — заключалось в том, чтобы держать Россию подальше от Европы и предотвратить ее участие в системе коллективной безопасности».

Даже в критические дни августа 1939 года, когда германские армии стояли наготове у польских границ, польское правительство продолжало слепо отвергать сотрудничество с СССР, что дало повод министру иностранных дед Франции Ж. Боннэ с раздражением заметить в телеграмме, направленной во французское посольство в Варшаве: «...мы в качестве союзников имеем все основания просить их (поляков. — В. П.) уточнить, каким образом они собираются без помощи русских организовать вооруженное сопротивление в случае возможной германской агрессии. Ввиду принятых на себя обязательств мы имеем полное право получить исчерпывающий ответ на этот вопрос.,.» ^[29]. «Это для, нас вопрос принципа,— заявил Бек 19 августа. 1939 года французскому послу Л. Ноэлю в ответ на его демарш, — мы не имеем военного соглашения с СССР и иметь его не желаем» ^[30].

Как известно, переговоры военных миссий СССР, Англии и Франции не привели к положительному результату. Ж. Боннэ в своих мемуарах ответственность за неудачу переговоров полностью возлагает на Польшу. Некоторые зарубежные исследователи разделяют эту точку зрения, другие если и не столь категоричны, но признают, что позиция Варшавы сыграла не последнюю роль в срыве переговоров. В советской историографии широко распространен взгляд, что если польская позиция и не была решающей, т. к. главный партнер по переговорам — Англия — явно не хотела соглашения, то, по крайней мере, эта позиция имела немаловажное значение.

Одной из главных причин срыва переговоров в Москве был отказ польского правительства разрешить проход советских войск через территорию Польши в случае германской агрессии. Являлось ли это условие советской стороны чрезмерным? В польской историографии в целом выражается понимание требований СССР, так как с военной точки зрения иного пути обеспечить участие советских войск в войне просто не существовало. Некоторые авторы считают, что выдвинутое Советским Союзом требование было неприемлемым, и бездоказательно отождествляют его с возвращением аннексированных в 1921 году Польшей украинских и белорусских земель.

Анализ французских дипломатических документов дает основание заключить, что французское правительство и дипломатические круги считали постановку вопроса советской стороной О проходе через польскую территорию вполне естественной и, более того, необходимой, так как это позволило бы советским войскам предпринять наступательные действия против германских войск. Согласно британским дипломатическим документам в Лондоне, хотя и с некоторыми сомнениями, также отдавали отчет в том, что проход советских войск через польскую территорию является необходимостью. В частности, Галифакс писал по этому поводу в телеграмме Ю. Беку: «Лучшим способом действительно избежать присутствия (советских войск на польской территории, — В. П.) является заключение англо-франко-советского соглашения, дающего возможность выработать проект, который бы предусматривал такое присутствие в случае необходимости» ^[31]. К сожалению, констатирует приводящий в своей работе эту цитату из телеграммы Галифакса Б. Горели, английские и французские руководители слишком поздно пришли к пониманию этой простой истины, а польские руководители так и не поняли ее никогда.

Во время московских переговоров Советский Союз не требовал большего, «нежели формального признания своих жизненно важных интересов и признания его как великой державы. Если Англия хотела союза, — пишут авторы «Истории Полыни», вышедшей в Великобритании, — который по возможности помог бы избежать войны с Германией, то Советский Союз считал конфликт неизбежным и хотел соглашения, которое было бы эффективным в войне» ^[32].

Вплоть до последнего времени оценка политики Ю. Бека в польской историографии сводилась в основном к следующему: «Дипломатия Бека перед лицом серьезного кризиса в отношениях с Германией решила опереться исключительно на западные державы. Однако не получила действенной помощи от Англии и Франции, в то же время лишила нашу страну (т. е. Польшу. — В. П.) помощи Советского государства в наиболее критический момент» ^[33]. Появление таких работ, как статья К. Собчака, где автор квалифицирует польскую историческую литературу, в которой политика Ю. Бека подвергается критике, как «не имеющая научной ценности», должно, по-видимому, означать попытку, на наш взгляд, неудачную, переоценки взглядов. Достаточно сказать, что К. Собчак выдвигает одни тезисы и не приводит никаких доказательств.

Оценка политики Бека в западной и польской эмигрантской историографии неоднозначна, но в целом признается не слишком дальновидной. Например, 3. А. Крушевский в вышедшей в 1985 году в Лондоне книге «Польские проблемы в международной перспективе» квалифицирует ее следующим образом: «Союз с одним из этих мощных государств (СССР и Германия. — В. П.) представлял для Польши угрозу превратиться в государство-сателлит. Но и великодержавная внешняя политика II Речи Посполитой, лишенная соответствующих общественно-экономических основ и опирающаяся на союзы с государствами, расположенными в другой части Европы, за тысячи километров, заранее была обречена на неудачу» ^[34]. Что касается неизбежного превращения Польши в сателлита СССР, если бы она заключила с ним соглашение, то это мнение 3. А. Крушевского представляется крайне спорным. В. Т. Ковальский, например, анализируя подобного рода возможность для Польши, подчеркивает, что «союз между великой державой, каковой являлся Советский Союз, и маленькой Чехословакией этой теории не подтверждает» ^[35].

То, что в случае соглашения с гитлеровской Германией Польша превратилась бы в ее сателлита, не оспаривает никто из исследователей. Ей была бы уготована судьба Румынии, Словакии или какого-нибудь иного вассала, как отмечал, например, А. Ш. Розе.

Своей политикой по отношению сначала к советским республикам, а потом к СССР Польша сама себя поставила в сложное положение, заключая союзы с державами, которые хотя бы ввиду географической отдаленности не были жизненно заинтересованы в обеспечении ее безопасности. По-видимому, все же понимание этого заставляло Бека заигрывать с гитлеровским рейхом, а стремление к тому же провести в жизнь великодержавные амбиции польской правяшей верхушки и враждебность к СССР делали польскую политику не столько сложной, сколько безрассудной.

Английский историк Ситон-Уотсон дал, на наш взгляд, очень точную оценку польской внешней политики межвоенного двадцатилетия. Указывая, что в конце концов Варшава своим политическим курсом играла на руку Берлину, этот исследователь подчеркивал, что причиной того была «отнюдь не любовь к Германии, а сложная комбинация, состоящая из алчности в отношении чужих территорий, боязни полковников и земельных магнатов революции, существовавшего недоверия в отношении силы и возможности сопротивления западных держав (Германии. — В. П.), и безмерная вера полковника Бека в свой макиавеллический гений. Эта политика сыграла очень важную роль в подготовке германских планов в отношении Восточной Европы» ^[36].

23 сентября 1939 года был заключен советско-германский договор о ненападении. Споры о значении этого документа, его сущности и характере продолжаются по сей день. Как писал В. Т. Ковальский, появилось даже что-то вроде моды на ту или иную интерпретацию этого документа. На наш взгляд, рассматривать проблему имеет смысл только с учетом многочисленных факторов политического, экономического и идеологического характера, конкретных реалий того времени. Кроме того, следует учитывать, что оценка любого международного соглашения, заключенного тем или иным государством, сводится в конечном счете к ответу на вопрос, что это соглашение или договор дали в смысле обеспечения национальных интересов этого государства. Попытка же свести все к морально-этическому аспекту, как это имеет место в отношении договора от 23 сентября 1939 года, свидетельствует либо о попытке спекулировать на настроениях общества, преследуя при этом определенные цели, либо о совершенном непонимании проблемы, низкой профессиональной квалификации.

Прежде всего необходимо отметить, что договор находился в полном соответствии с международным правом, отвечал всем этическим и юридическим нормам. Что касается секретного приложения к нему, то это являлось нормальной дипломатической практикой, к которой прибегали все государства мира. Так, например, польско-английский договор от 25 августа 1939 года также имел секретное приложение, в котором, в частности, Литва объявлялась принадлежащей сфере интересов Польши, а Бельгия и Голландия — Великобритании,

Авторам, упирающим на то, что Советское государство запятнало себя, заключив договор с фашистской Германией, следует напомнить, что договор заключался с суверенным государством, великой державой, правительство которой было признано всеми государствами мира, играло первостепенную роль в мировой политике. До заключения договора с СССР это государство заключило целую серию договоров, в том числе: конкордат с Ватиканом, договоры о ненападении с Англией, Францией, а до этого — конвенцию о неприменении силы с Польшей, множество других договоров и соглашений с различными государствами.

Что касается тезиса о том, что Советский Союз был социалистическим государством и, дескать, заключение договора с Германией противоречило принципам советской внешней политики, то это является надуманным. Сам основатель Советского государства В. И. Ленин говорил о необходимости не отказываться «от военных соглашений с одной из империалистических коалиций против другой в таких случаях, когда это соглашение, не нарушая основ Советской власти, могло бы укрепить ее положение и парализовать натиск на нее какой-либо империалистической державы» ^[37].

Совершенно нелепыми выглядят обвинения Советского Союза, высказываемые некоторыми авторами, в проведении двуличной политики. Уже цитировавшийся нами польский историк В. Т. Ковальский совершенно справедливо замечает по этому поводу: «Здесь можно задать вопрос — какая же это политика в сложном переплетении противоположных интересов не является двуличной?» ^[38]. Может быть, Советскому Союзу надо было заранее оповещать весь мир о тех или иных предпринимаемых им шагах, дипломатических маневрах, контактах, переговорах, в то время как все остальные государства вели тайную дипломатию? Но это уже не политика. Вряд ли государство, решившееся на подобное, смогло бы просуществовать долго, не говоря уже о том, чтобы обеспечить свои национальные интересы.

При рассмотрении советско-германского договора от 23 сентября 1939 года нас в связи с советско-польскими отношениями интересует прежде всего вопрос: явился ли этот договор причиной германского нападения на Польшу? Следует отметить, что, например, в западногерманской историографии консервативного направления 50—60-х годов преобладало мнение о пакте как о причине войны ^[39]. В гораздо меньшей степени эта точка зрения присутствовала в американской, английской или французской исторической литературе. Что же касается новейшей западной историографии, то, по мнению большинства исследователей, отнюдь не советско-германский договор, а предоставление Англией своих гарантий Варшаве сделало неизбежным германское нападение на Польшу. До этого Гитлер надеялся на мирное включение Польши в орбиту германской политики. Это подчеркивалось многими на состоявшейся в Суррейском университете (Англия) научной конференции западных историков по проблеме происхождения второй мировой войны. Такую точку зрения высказали, в частности, представитель университета во Франкфурте-на-Майне Л. Кеттенакер, английский историк Д. Уотт.

Аналогичной точки зрения придерживаются Н. Рич (университет Брауна, США) и Я. Карский. Предоставление британских односторонних гарантий, трансформированных в апреле 1939 г. в двусторонние, «было началом конца Польши», подчеркивает Г. Кацевич. Это был несчастный союз, пишут английские историки Дж. Кутувидис и Дж. Рейнольдс, Польша и Англия сделали вклад в дипломатическую прелюдию войны. Первоначально Гитлер собирался начать войну на Западе, считает профессор университета Северной Каролины (США) Г. Л. Уайнберг. Для этого ему надо было обезопасить себя с востока. Но из Польши не удалось сделать сателлита наподобие Венгрии, и тогда Гитлер решился на войну против Польши. Предоставив гарантии Польше и таким образом поддержав неуступчивость поляков перед германскими притязаниями, Англия сделала невозможным «мирное урегулирование» польского вопроса, считает бывший полковник вермахта М. Клювер. Согласно этому автору британский кабинет рассчитывал на то, что гарантии, данные Польше, спровоцируют Гитлера и в то же время воспрепятствуют потере одного из важных союзников, т. е. Польши, в ожидавшейся войне с Германией.

Что касается польской историографии, то и здесь многие историки считают, что британские гарантии поддержали польскую неуступчивость и предопределили германское нападение на эту страну. Речь шла о том, пишет Е. Кирхмайер, чтобы противопоставить Польшу Германии. Следствием британских гарантий было «полное фиаско поисков польской стороной общего языка с третьим рейхом», — подчеркивает Я. Линовский ^[40]. Без сомнения, западные державы рассчитывали на осложнения, которые появились бы в результате поражения Польши и непосредственного соприкосновения Германии с Советским Союзом. Ведь еще в мае 1939 года на совещании представителей генеральных штабов Англии и Франции было решено, разумеется, не проинформировав об этом Варшаву, что Англия и Франция не окажут немедленной помощи Польше в войне против Германии. «Судьба Польши будет зависеть от конечных результатов войны, а это, в свою очередь, будет находиться в зависимости от наших возможностей довести дело до поражения Германии, а не от того, сможем ли мы уменьшить натиск на Польшу в первоначальный период» ^[41], — говорилось на майском совещании представителей Англии и Франции.

Как в этих условиях развивались бы события, если бы Советский Союз не подписал договор о ненападении с Германией, а согласился на условия, предлагавшиеся Западом? Германия начинает войну, Польша не пропускает советские войска, и они ждут прибытия германских армий под Минск и Киев, так как ввиду принятых в мае решений Англия и Франция военной помощи Польше не оказывают. В то же время Советский Союз, как это предполагалось, поставляет польской армии военные материалы. Такое положение было бы губительным для России, считает Б. Горели. Поставляя военные материалы Польше, СССР безусловно подвергся бы репрессиям со стороны Германии, как только последняя, сломив польское сопротивление, приблизилась бы к советским границам.

Как долго длилась бы германо-советская конфронтация на границе в 60 км от Минска? .— задает в свою очередь вопрос Т. Юрга. И что могла ожидать в этом случае Красная Армия от Англии и Франции? Сославшись на параграфы предлагавшейся в августе Западом конвенции, она получила бы ответ: «Господа, создайте линию обороны у себя на востоке, мы свой фронт уже создали на линии Мажино. Помощь? К сожалению, в прямом смысле конвенция ее не предполагает. Будьте добры биться до победного конца» ^[42]. Таким образом, как пишет Ситон-Уотсон, «с какой стати Россия должна была подвергать опасности свое существование и отдаваться на волю двух держав, которые продемонстрировали ей к тому же свою враждебность и которые не имели никакой возможности оказать ей помощь, в то время как именно она должна была выдержать главный удар» ^[43].

Практически все зарубежные исследователи указывают, что действительно препятствие на пути германской агрессии могла бы создать активная помощь Красной Армии Польше вместе и в рамках договора с Англией и Францией. Невозможно утверждать, пишет Б. Горели, что западным державам было гарантировано участие СССР в такой комбинации, но что можно утверждать на все сто процентов, так это то, что «Бек ни за что на свете не хотел этой помощи. Он до самого конца цеплялся за свою иллюзию «независимой» политики, не сознавая того, что речь идет всего-навсего о субъективной точке зрения, основанной на экзальтированном преувеличении своей силы» ^[44].

1 сентября 1939 года на рассвете войска фашистской Германии вторглись в Польшу. Спавшие польские города были подвергнуты варварским бомбардировкам, что сразу же привело к многочисленным жертвам среди гражданского населения. В первые же часы войны судьбу испанской Герники разделил не имевший никаких военных объектов и даже каких-либо значительных средств противовоздушной обороны маленький городок Велюнь. Одним ударом фашистской авиации 70 проц. строений здесь было превращено в развалины, под которыми остались лежать 1200 его жителей ^[45]. Одновременно корабли военно-морского флота гитлеровской Германии начали операции против военно-морских баз Польши в Гдыне, на Хеле и Вестерплятте. На шестой день войны потери польских военно-воздушных сил составляли 46 проц. К 9 сентября германскими войсками была занята практически вся западная Польша. Танковые и моторизованные соединения достигли Вислы в ее среднем течении и действовали уже на подходах к реке Сан. 9 сентября 3-я немецкая армия сломила сопротивление польской армии на территории, прилегающей к нижнему течению Буга ^[46]. Все это время на западном фронте союзники Польши — Франция и Англия — не предпринимали никаких наступательных действий против Германии. Более того, 12 сентября во французском городке Абвиль состоялось секретное совещание представителей генеральных штабов Англии и Франции, на котором было принято окончательное решение о том, что армии западных союзников Польши не предпримут против Германии никаких военных действий.

Несмотря на сопротивление, оказываемое вермахту, которое в ряде мест можно назвать героическим, польские армии откатывались на восток. «Независимо от качеств польской армии, — говорится в документе под названием «Польская кампания», подготовленном в октябре 1939 года 2-м бюро французского генерального штаба, — численное превосходство в живой силе и в материально-техническом оснащении, которое обеспечили себе немцы на восточном (т. е. польском. — В. П.) фронте, с самого начала кампании создало между двумя армиями перевес в пользу немцев, что само по себе уже объясняет поражение Польши» ^[47].

16 сентября отступавшие польские армии уже находились на линии Августов — Сокулка — Гайнувка — Брест — Кобрин — Львов. Иными словами, германские армии стояли на пороге Западной Белоруссии и Западной Украины. 17 сентября 1939 года в 3 часа ночи, зачитав Гжибовскому ноту Советского правительства о переходе Красной Армией «рижской» границы в целях взять под защиту населенные украинцами и белорусами территории, отторгнутые Польшей в 1921 году, В. П. Потемкин добавил, что в случае промедления, согласно заключениям советских военных экспертов, германские армии, безусловно, в самое ближайшее время подойдут к границам СССР ^[48].

В работах польских историков порой делается акцент на то, что в советской ноте неправомерно указывалось, будто польское государство перестало существовать. Неправомерность подобного тезиса была отмечена в выводах Комиссии историков СССР и Польши по истории отношений между двумя странами, опубликованных в газете «Правда» 25 мая 1989 года. «Советское правительство фактически перечеркнуло тезис о несуществовании польского государства, заключив 30 июля 1941 г. союзническое соглашение с эмигрантским польским правительством...» Однако история сыграла здесь с Польшей злую шутку. Как подметил американский историк Б. Будурович, в июне 1936 года Польша препятствовала принятию международных санкций против фашистской Италии, захватившей территорию Абиссинии именно ввиду того, что последняя, по словам Ю. Бека, якобы «как государство перестала существовать» ^[49].

Повлияли ли предпринятые 17 сентября советскими войсками действия на исход войны между Польшей и Германией? Некоторые, в основном польские эмигрантские историки, утверждают, что вступление Красной Армии на территории Западной Украины и Западной Белоруссии предопределило поражение Польши в войне с Германией. Другие более осторожно говорят о том, что акция 17 сентября наложила отпечаток на сентябрьскую кампанию. Большинство же зарубежных исследователей приходит к выводу о том, что действия Советского Союза ничего не могли изменить и поражение Польши в войне с Германией было практически свершившимся фактом. К 17 сентября, отмечала 3. Коэтс, польские войска уже потерпели полное поражение, У. Черчилль в своих мемуарах пишет, что к концу второй недели войны польская армия как организованная сила уже практически не существовала. 22 сентября английским и французским генеральными штабами был подготовлен рапорт, в котором действия Советского Союза квалифицировались как упреждающие по отношению к Германии, отмечалось, что они были предприняты только тогда, когда стало очевидным окончательное поражение Польши ^[50].

Профессор М. Згурняк, анализируя на страницах журнала «Войсковы пшеглонд хисторычны» возможности в военном отношении Германии и Польши в сентябре 1939 года, приходит к выводу, что соотношение сил, подготовленность Польши к войне, стратегическая ситуация были таковы, что рациональная их оценка заранее должна была бы привести польский генеральный штаб «к выводу о неизбежной капитуляции, чего все же во имя чести сделано не было» ^[51].

По всей видимости, не соответствующим действительности является также тезис ряда авторов о том, что польское правительство было вынуждено покинуть территорию страны исключительно ввиду вступления советских войск. Известный польский эмигрантский историк В. Побуг-Малиновский считает, например, так: решение о том, что правительство Польши должно покинуть страну, появилось уже в начале второй недели войны «как безусловная необходимость перед лицом быстро надвигавшейся катастрофы ввиду превосходства немцев и полной пассивности союзников на западном фронте» ^[52].

Подобную точку зрения подтверждают и документальные материалы. Так, 8 сентября в 18 часов посол США в Польше, сопровождавший, как и остальные члены дипломатического корпуса, польское правительство, сообщал в Вашингтон: «Польское правительство покидает Польшу... и через Румынию направляется... во Францию» ^[53].

К 17 сентября 1939 года после захвата Германией собственно польских земель под угрозой оказались уже белорусы и украинцы. Трудно спорить с тезисом, выдвинутым Советским правительством, объявившим о решении взять под свою защиту население Западной Белоруссии и Западной Украины, пишет в этой связи В. Ковальский. «Польша не могла уже ни воспрепятствовать захвату этих земель немцами, ни позднее освободить эти территории, если бы их заняла Германия» ^[54].

Как подчеркивают зарубежные исследователи, Советскому Союзу было также небезразлично, на каком расстоянии от его жизненно важных центров остановятся германские армии после поражения Польши. Многие авторы указывают и на то, что выход германских армий на «рижскую» границу, без сомнения, означал бы быстрое включение Прибалтийских государств в германскую орбиту в силу изменения политической ситуации в регионе. В ряде работ отмечается и тот факт, что Советский Союз должен был считаться с возможностью создания Германией на территории Западной Украины марионеточного государства наподобие Словакии или Хорватии. Такие планы в Берлине обсуждались. Велись разговоры и о возможности «возникновения» профашистского государственного образования на территории Западной Белоруссии. Как замечает в этой связи польский историк Л. Мочульский, Советский Союз не мог позволить себе даже на короткий миг утратить контроль над ситуацией, складывавшейся в регионе.

Вступившие на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины советские войска избегали, где это было возможно, конфронтации с находившимися на этой территории польскими частями. Начальник штаба при ставке главнокомандующего польскими вооруженными силами генерал В. Стахевич в донесении отмечал: «Советские солдаты не стреляют в наших, всяче,-ски демонстрируют свое расположение...» ^[55]. Заместитель начальника штаба генерал Ю. Яклич записал в те дни в своем дневнике: «Большевики на рассвете перешли границу танковыми и моторизованными частями. Танки идут открыто с белыми флагами... Наша армия дезориентирована... Одни оказывают упорное сопротивление, другие пропускают советские войска. Те обходят их и продвигаются дальше» ^[56].

Все исследователи, занимавшиеся изучением этого вопроса, констатируют, что инциденты во время вступления советских войск имели локальный характер и широких размеров не принимали ^[57]. Отмечается также и тот факт, что советские войска продвигались нарочито медленно, что давало возможность польским частям отходить к румынской границе. Особенно медленно шло продвижение на юг от Львова. Это вызвало острую реакцию со стороны Берлина. Как признавал впоследствии германский посол в Бухаресте Фабрициус, немцы «были в ярости от того, что русские не постарались как можно быстрее закрыть румынский коридор для польских властей и армии...» ^[58].

Полное неприятие действий Советского Союза 17 сентября 1939 года, характерное для немногих, в основном польских эмигрантских историков, которые квалифицируют их как «агрессия», «нападение» и т. п., является резко контрастным по отношению к мнению абсолютного большинства зарубежных исследователей, признающих, что установление новой советской границы было совершенно обоснованным и с военной, и с политической точки зрения, не говоря уже о праве на воссоединение украинского и белорусского народов. Что касается секретного протокола, вызвавшего так много споров, то, например, Б. Горели писал в тот период, когда существование документа не было подтверждено, что находило отражение и во французской историографии: «Излишнее усердие историков-коммунистов (которые отрицают существование тайного протокола. — В. П.) обнаруживает их полное непонимание реалистической политики вообще и той, которую проводил СССР в сентябре 1939 года, в частности» ^[69].

Практически во всех исследованиях отмечается, что английское и французское правительства в своей реакции на события 17 сентября руководствовались пониманием необходимости предпринятых Советским Союзом действий перед лицом угрозы, которую представляла собой фашистская Германия. Кроме того, как писал бывший британский премьер-министр Ллойд

Джордж 28 сентября 1939 года польскому послу в Лондоне: «Русские армии вошли на территории, которые не являются польскими и которые были аннексированы Польшей силой после первой мировой войны... Различие между двумя событиями (т. е. германским нападением на Польшу и вводом советских войск на территории Западной Белоруссии и Западной Украины. — В. П.), — подчеркивал английский политический деятель, — становится все более очевидным для британского и французского общественного мнения... Было бы преступным безумием ставить их на одну доску» ^[60].

События, начало которым было положено 17 сентября, по-разному оцениваются историками, писал в вышедшей еще в 1956 году в издательстве Гарвардского университета книге «Белоруссия. Становление нации» Н. Вакар. «Для белорусов во всяком случае это означало восстановление их территориального единства, долгое время нарушенного войнами и революциями. После воссоединения своих земель они наконец почувствовали себя полноценной нацией». Что касается оценки указанных событий со стратегической точки зрения, то в последнее время некоторыми авторами муссируется тезис, что Советский Союз, дескать, все равно не смог должным образом подготовиться к войне с фашистским агрессором. Но выдвигающие подобного рода аргумент упускают из виду сознательно или нет то, что это уже совершенно иной вопрос. Почему так произошло — эта проблема требует отдельного изучения.

В ряде работ, также в основном принадлежащих польским эмигрантским историкам, говорится якобы о «волне убийств, которая тянулась вслед за советской армией через восточные земли Речи Посполитой» ^[61]. Многие работы как польских, так и западных историков опровергают такие утверждения. Дж. Гросс в вышедшей в издательстве Принстонского университета в 1988 году монографии отмечает, что в то время, когда Советская Армия вступила на земли Западной Украины и Западной Белоруссии, польская администрация на этих территориях была совершенно дезорганизована в результате поражения польских войск и наплыва беженцев. Американский автор отмечает, что ввиду враждебного отношения к полякам населявших эти земли украинцев и белорусов немногочисленное здесь польское население начало создавать отряды «гражданской гвардии». В свою очередь местные жители «вооружались против поляков и польских властей. Широкомасштабная гражданская война была предотвращена, — пишет американский историк, — только благодаря быстрому вводу советских войск...» Приводятся также свидетельства того, что в сентябре 1939 года, особенно на территории Западной Украины, действовали многочисленные банды, засылавшиеся абвером ^[62].

Что же касается обвинений в отношении Красной Армии, то В. Ковальский, например, отмечает, что в той же самой «эмигрантской литературе имеются свидетельства деятельного вмешательства советских властей, когда полякам грозили линч и самосуд» ^[63].

Воссоединение белорусских и украинских земель произошло в сложный период, насыщенный неоднозначными, порой драматическими событиями. Польский историк Я. Юркевич писал, характеризуя вступление Красной Армии на белорусские и украинские земли: «Это событие, несомненно, болезненное для значительной части польского общества, тем более что оно произошло в момент поражения и утраты свободы, было тем не менее событием неизбежным, исправляющим несправедливость, допущенную Рижским договором, оно было логичеческим последствием того ненормального состояния, в котором находились польско-советские отношения в межвоенное двадцатилетие. Это событие было последним аккордом, завершающим тот период» ^[64].

В.И. ПРИБЫЛОВ,
кандидат исторических наук

____________________________________

^{1 ^} Решение Конференции послов по поводу польских границ на востоке.

^{2 ^} Rose A. Ch La Politique polonaise entre les deux guerres. Neuchatel. — 1945, — P. 31.

^{3 ^} Цит. по: Mikulicz S. Prometeizm w polityce 11 Rzeczypospolitej.— Warszawa, 1971.— S. 63 —64.

^{4 ^} Aschercon N. The Struggles for Poland. — London, 1987. — P. 60.

^{5 ^}Коwa1ski W. T. Walka dyplomatyczna о miejsce Polski w Ewropie 1939—1945.—Warszawa, 1979. — S. 164.

^{6 ^}Rollet H. La Pologne au XX siecle,—Paris: Edition A. Pedon. 1985. — P. 277.

^{7 ^}Цит. по: Mikulicz S. Op. cit. — S. 65.

^{8 ^} Эту цитату из работы известного в довоенной Польше публициста и политического деятеля Ст. Мацкевича приводит 3. К. Коэтс — Coates Z. К. Six centuries of russopolish relations. — London, 1948.— P. 127.

^{9 ^}Кarski J. The great powers and Poland. 1S39—1945. From Versailles to Yalta, — Lonham — New-York, 1985. — P. 323.

^{10 ^}Jurkiwicz J. Pakt wschodnj. Z historij stozunkow miedzynarodowych. — Warszawa, 1963. — S. 109.

^{11 ^}Kaminski M., Zасharias M. Polityka zagraniczna II Rzeczypospolitej. 1918—1939.—Wars zawa. 1987. — S. 182—183.

^{12 ^} См.: Documents on British Foreign policy. 1919—1939, — Ser. 2. — Vol. 12. — London, 1972. - P. 502.

^{13 ^} Имеется в виду период, когда во главе французской внешней политики стоял Л, Барту,

^{14 ^}Сienсiala A.M. Poland and the western powers. 1938—1939. — London — Toronto, 1968. — P. 258.

^{15 ^} См.: Sobczak K. Przyczyny wojny niemiecko-polskiej 1939 roku // Wojskowy przeglad his toryczny (далее-WPH).-1989.-№ 3. — S, 3-41.

^{16 ^}JurgаТ. U kresu II Rzeczypospolitej. — Warszawa, 1979. — S. 62.

^{17 ^} Цит. по: Goriely В. L'Union Sovietique et la Pologne— Les frontieres... — P. 246.

^{18 ^}Jurga T. Op. cit. — S. 12.

^{19 ^}Rose A. Ch. Op. cit. — P. 69.

^{20 ^}Кarski J. Op. Cit. - P. 292.

^{21 ^} Кarski J. Op. cit. — P. 343,

^{22 ^} Цит. по: GоriеlуВ. Op. cit. — Р. 275.

^{23 ^} Цит. по: Utnik M. Sztab polskiego Naczelnego wodza w drugiej wojnie swiatowej, oz. 1 // WPH. - 1971. - № 2. - S. 224.

^{24 ^}Коwа1ski W. Т. Ostatni rok. Ewropy (1939). — Warszawa, 1989. — S. 263—264 (далее — Ostatni rok).

^{25 ^}Mepцалов А. Н. Великая Отечественная война в историографии ФРГ. — М.: Наука, 1989. — С. 65.

^{26 ^}Dziewanowski M. К. Poland in the twentieth century. — New-York, 1977. — P. 105.

^{27 ^}The History of Poland Since 1883 by R. F. Leslie et al. (Далее — The History of Poland).— Cambridge, 1939.- S. 212.

^{28 ^} Documents on British foreign policy, 1919— 1939. Third series, (далее — DBFP, 3 ser.).— V. IV. — London, 1951. — P. 453.

^{29 ^} Цит. по: Военно-исторический журнал. — 1989 .— № 8.—С, 37.

^{30 ^} Tам же.

^{31 ^} См.: DBFP, 3 ser, — V. 7, — London, 1954, — P. 88—89.

^{32 ^} The History of Poland. — P. 206.

^{33 ^}Daskiewicz W. Kierunki ksztaltowania sie stosunkow polsko-radzieckich w lataeh 1939— 1945 // Roczniki historyczne. — Poznan, 1967. — Roczn. 33. — S. 105.

^{34 ^}Kruszewski Z. A. Polska a swiatowy uklad sil politycznych w koncu XX wieku //Sprawy polski w perspectywie swiatowej. — Londyn, 1985. — S. 34. ^[35] Kowalski W. T. Ostatni rok. — S. 15.

^{36 ^} Setоn - Watsоn H. Eastern Europe between the wars. 1918—1941. — Cambridge, 1946. — P. 388.

^{37 ^} Ленин В. И. Полн. собр. соч. — Т. 36.— C. 323

^{38 ^}Коwalski W. Т. Ostatni rok.— S. 400.

^{39 ^} См.: Мерцалов А. Н. Указ. соч.— С. 76

^{40 ^}LinowskiJ. U Zrodel Sojuszu polsko-brvtyjskiego (marz. 1938 — kwiec. 1939). Lodz. 1985. — № 13. — S. 79.

^{41 ^} Цит. по: ВatоwskiH. Agonia pokoju i poczatek wojny (serp, — wrzes, 1939), — Poznan, 1969. — S. 297.

^{42 ^}JurgаТ. Op. cit. — S. 83—84; 86,

^{43 ^}Seton-Watson H. Op. cit. - Р. 397.

^{44 ^}Goriе1уВ. Op. cit. — Р. 271—272.

^{45 ^}Kania S. Zbrodnie Wehrmachtu we wrzesniu-pazdzierniku 1939 roku // WPH, — 1989. — №3. - S. 228.

^{46 ^}JurgаТ. Bitwa о zachodnie regiony Polski. 1-9. 9. 1939: // WPH. — 1:983. — № 3. — S. 121—122.

^{47 ^} Цит. по: Paneсki T. Wojna obronna Polski 1939 r. w opinii francuskiego sztabu generalnego. // WPH. — 1989. — № 3. — S. 432.

В документе подчеркивается, что ввиду того, что мобилизация в Польше была объявлена 31 августа, против 70 немецких дивизий Польша смогла выставить только 12, в то время как если бы начала приготовления раньше, то имела бы возможность выставить их 42.— С. 435.

^{48 ^} См..: Gorielу B. Op. cit. — P. 288. -

^{49 ^}Budurowicz В. Polish-Soviet relations 1932—1939. — New-York, 1963. — P. 178.

^{50 ^}Коwa1ski W. T. Ostatni rok. — S. 659.

^{51 ^}Zgоrniak M. Mozliwosci wojenne Niemiec: Polski w 1939 r.// WPH. - 1989. — № 3. — S.

^{52 ^} См.; Jurga T. Op. cit, — P. 441-445.

^{53 ^} Цит. по: Foreign Relations of the United States, 1939. — V. 2. General. — Washington, 1956.— P. 676.

^{54 ^}Коwa1ski W. T. Ostatni rok. — S. 642.

^{55 ^} Цит. по: Kozlowski E. Koncowy okres wojny obronnej Polski (17.9—6.10.1939 r.) // WPH, — 1989. — N 3. — S. 202.

^{56 ^} Ibid . — S. 202.

^{57 ^}Потери советской стороны составляли 737 убитых и 1862 раненых польской — 600—800 убитых и 1500 раненых, Ibid,—S, 219—220.

^{58 ^}Коwа1ski W. Т. Ostatni rok. — S. 647.

^{59 ^}Goriе1уВ. Op. cit. — Р. 284.

^{60 ^} Цит. по: Воuvier J., Gасоn J. La verite sur 1939. La politique exterieure de l'URSS d'octobre 1938 a juin 1941, — Paris, 1953, — P. 202-203.

^{61 ^} Polski sily zbrojne w drugiej wojnie swiatowej.— T. 3. Armia Krajowa: London. 1950. — S. 30.

^{62 ^}Коwa1ski W. T. Ostatni rok. — S. 648.

^{63 ^}Ibid.

^{64 ^}Jurkievicz J. Niektore problemy stosunkow polsko-radzieckich w okresie miedzy wojennym 1918—1939. — dzielow stosunkow polsko-radzlecklch, Studia i materialy. — T, 2. — W., 1966, — S. 37.