Дополнение. Расстрел

ПРЕДИСЛОВИЕ

Включенные в книгу фотокопии документов иллюстрируют подготовку и проведение операции по расстрелу военнопленных из трех спецлагерей и узников тюрем Западной Белоруссии и Западной Украины, непосредственно связанную с ней депортацию семей приговоренных к расстрелу, а также перевод военнопленных из лагерей Наркомата черной металлургии в Северный железнодорожный лагерь ГУЛАГа в бассейне Печоры.

Подготовка "операции по разгрузке" лагерей и тюрем (так именовался во внутренней переписке органов НКВД предстоящий расстрел) началась сразу после принятия Политбюро ЦК ВКП(б) решения от 5 марта 1940 г. С 7 по 15 марта в Москве был проведен ряд совещаний — с высшими чинами центрального аппарата НКВД СССР, с начальниками УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей, их заместителями и комендантами УНКВД; с начальниками, комиссарами и шефами Особых отделений (ОО) Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей. По всей видимости, прошли аналогичные совещания и с руководством НКВД УССР и БССР. В Москву в штаб конвойных войск были вызваны командиры бригад и дивизий, части которых несли охрану трех спецлагерей и на которых возлагалось конвоирование военнопленных к месту расстрела.

Одновременно готовилась депортация семей приговоренных к расстрелу. 7 марта 1940 г. Л.П.Берия отдал приказ наркомам внутренних дел Украины и Белоруссии И.А.Серову и Л.Ф.Цанаве, которым предписывалось подготовиться к выселению семей польских офицеров, полицейских, заключенных тюрем.

Депортацию следовало подготовить к 15 апреля, а списки выселяемых должно было заготовить раньше — к 30 марта. Строжайше приказывалось провести выселение в один день. Для более четкого проведения этой операции Берия приказал начальнику УПВ НКВД Сопруненко заранее подготовить списки военнопленных трех спецлагерей с указанием места проживания их семей (см. № 1).

С предстоявшей депортацией связан и приказ Берии наркому внутренних дел Казахской ССР Бурдакову от 20 марта 1940 г. (см. № 3).

16 марта начинается работа по составлению справок на военнопленных трех спецлагерей и заключенных тюрем, по которым в соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. тройка должна была рассматривать дела. Справки на военнопленных составляло Управление по делам о военнопленных, на заключенных — НКВД УССР и БССР. Форма справки была составлена Кобуловым (см. № 2). Последняя ее графа ("Заключение") содержала краткую формулу обвинения и статью УК РСФСР (для заключенных тюрем — соответствующие статьи УК УССР и УК БССР), фактически предрешавшие участь подсудимого.

Чтобы централизовать расстрел заключенных и свести к минимуму число лиц, задействованных в операции, было решено сосредоточить большую часть приговоренных в тюрьмах Минска, Киева, Харькова и Херсона. Соответствующий приказ "о разгрузке тюрем" Берия подписал 22 марта (см. № 4).

К началу операции по расстрелу в Старобельск прибыли капитаны госбезопасности М.Е.Ефимов и А.Н.Миронов, в Козельск — В.М.Зарубин, в Осташков — Холичев, а также высокие чины ГУКВ — И.А.Степанов, А.А.Рыбаков, М.С.Кривенко. В лагерях появились и командиры батальонов, осуществлявших охрану лагерей, с целыми командами диспетчеров, дополнительными подразделениями бойцов и т. д. Усилилась охрана этих лагерей, ужесточился режим в них. Представление о проделанной конвойными частями работе и о характере операции дает итоговый приказ командира 136-го конвойного батальона Т.И.Межова (см. № 47).

В преддверии начала операции Главное транспортное управление НКВД СССР разработало подробнейший план вывоза военнопленных из лагерей к месту их казни. Фиксировались подача порожняка, маршруты следования, станции прицепки вагонов, пункты загрузки и разгрузки и т.д. В период операции начальник ГТУ комиссар госбезопасности 3-го ранга С.Р.Мильштейн ежедневно составлял справки для заместителя наркома В.Н.Меркулова с фиксацией всех отклонений от этого плана. Одна из таких справок воспроизведена в книге (см. № 13).

В ходе "операции по разгрузке" тюрем контингент заключенных продолжал пополняться. 4 апреля Берия приказал И.А.Серову и Л.Ф.Цанаве арестовать "всех проводящих контрреволюционную работу капралов, плютоновых, сержантов, хорунжих, подхорунжих и других унтер-офицеров Польской армии, взяв остальных на оперативный учет и обеспечив подозрительных лиц агентурным наблюдением" (см. № 9).

Приказы приступить к операции поступили в Старобельский, Козельский и Осташковский спецлагеря в последних числах марта. К этому времени в трех лагерях (Старобельском, Осташковском и Козельском) находилось 14 857 человек, большинству из которых была уготована смерть. Среди них — генералы, полковники, подполковники, майоры, капитаны, офицеры в других чинах, а также ксендзы, помещики, крупные государственные чиновники и даже один лакей бывшего президента... Однако в процессе операции туда свозили все новых и новых выявленных в трудовых лагерях офицеров и полицейских , а также тех, кто находился на излечении в больницах (см. № 26).

Первые списки на отправку военнопленных из лагерей в распоряжение УНКВД (т. е. к месту расстрела) начали поступать в Козельск, Старобельск и Осташков 3 — 5 апреля, в тюрьмы около 20 апреля. Чаще всего список содержал около ста фамилий. Оформлялись они в 1-м спецотделе НКВД СССР. В каждом таком списке содержалось предписание начальникам спецлагерей немедленно направить указанных лиц в Калинин, Смоленск и Харьков в распоряжение УНКВД (см. №№6, 14). Аналогичные списки за подписью Меркулова вручались начальникам УНКВД трех областей и содержали приказ о расстреле. Эти списки пока не обнаружены. Но об их существовании свидетельствует № 33. Как правило, из Москвы отправлялось и поступало единовременно в лагеря от 3 до 5 списков — и из лагеря немедленно конвоировалось от 300 до 500 человек. Об этом свидетельствуют как итоговые документы начальников лагерей об операции (см. №№ 40,43,44), так и путевые листы на отправку военнопленных Осташковского лагеря, расписки помощника начальника УНКВД по Калининской области Т.Ф.Качина о приеме заключенных от конвоев (см. №№10, 15, 20, 27, 29, 42).

В "расстрельные списки", выглядевшие как "наряды на отправку людей", были включены 97% всех офицеров, полицейских и других военнопленных, содержавшихся в трех спецлагерях. Среди них были кадровые военные, резервисты и престарелые отставники; члены политических партий и абсолютно аполитичные люди; поляки и евреи, белорусы и украинцы. Врачей, исполнявших в армии свой гуманный долг, обрекали на расстрел наравне с жандармами, контрразведчиками, тюремными работниками. Практически речь шла не о том, кого осудить, а кому следует сохранить жизнь, включив в список на отправку в Юхновский лагерь. Долгие годы оставались неясными мотивы, по которым трем процентам была сохранена жизнь. "Почему некоторые пленные избежали расстрела — этого мы никогда не узнаем", — писал Ежи Лоек (Л.Ежевский) в книге "Катынь. 1940". "Мотивы... столь же загадочны, как и те, по которым остальные 97% были ликвидированы", — отмечал в своих воспоминаниях С.Свяневич, бывший узник Козельского лагеря, возвращенный с этапа по приказу Берии (см. № 35).

Однако публикуемые в книге материалы ЦХИДК позволили ответить и на этот вопрос (см. № 50).

Так, разведка НКВД СССР составила список лиц, которые ее интересовали как источник информации или как люди, которые могли быть ей в будущем полезными. (В основном это те, кто выразил готовность сражаться вместе с Красной Армией в случае нападения Германии на СССР.) В связи с запросами германского посольства оставили в живых немцев по национальности и даже тех, кто никогда не был связан с Третьим рейхом; о них ходатайствовали влиятельные европейские круги, прежде всего итальянские. Так, за известного художника графа Ю.Чапского просили граф де Кастель и графиня Палецкая. По запросу германского посольства была сохранена жизнь будущему министру юстиции в правительстве В.Сикорского — В.Комарницкому, адъютанту В.Андерса О.Слизеню, сыну главного дирижера Варшавского оперного театра Б.Млинарскому и другим (см. № 16).

В группе, отобранной по указанию В.Н.Меркулова, были и те, кто представлял интерес для органов НКВД, и те, кто, не являясь офицерами или полицейскими, служащими пограничной стражи, тюрем, заявляли о своих коммунистических убеждениях или каких-либо связях с Коминтерном. В разряд "прочих" наряду с рядовыми и унтер-офицерами, беженцами, юнаками, подхорунжими входили несколько десятков осведомителей, поставлявших Особым отделениям лагерей компромат на солагерников. Еще 4 апреля начальникам лагерей и представителям центрального аппарата НКВД СССР Зарубину, Миронову и Холичеву было передано задание Меркулова соста вить справки и характеристики на всех "доверенных лиц" в лагерях и вместе с их делами направить в УПВ. В этом же предписании поручалось проверять все списки на отправку военнопленных и в случае обнаружения в них фамилий агентов задерживать отправку этих людей до получения дополнительного указания (см. № 8). Аналогичные предписания поступили в лагеря 7, 12 и 28 апреля.

Дела обреченных военнопленных "рассматривались" следующим образом. Из лагерей в УПВ поступали личные досье, следственные дела, а также справки, составленные по "кобуловской форме", с не заполненной последней графой. Здесь их проверяли и в случае каких-то недочетов отправляли на доработку. Если все бумаги были в порядке, их передавали в 1-й спецотдел, предварительно вписав рекомендацию по делу в справку-заключение. В 1-м спецотделе над ними работали под руководством заместителя начальника этого отдела капитана госбезопасности А.Я.Герцовского. При этом учитывались и материалы этих дел, ранее оформленные бригадами следователей из центрального аппарата НКВД СССР. Часть досье ставилась на контроль, решение по ним принимал сам Меркулов. Остальные передавались в Комиссию, т. е. тройке, созданной по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. (Берия, Меркулов, Баштаков — см. док. № 217). Тройка приговаривала узников к смертной казни списками. Решения Комиссии оформлялись специальными протоколами, после чего списки-предписания — "наряды" на отправку в УНКВД направлялись начальникам Козельского, Старобельского и Осташковского лагерей, списки-предписания — "наряды" о приведении приговоров в исполнение — начальникам УНКВД трех областей, а также наркомам внутренних дел БССР и УССР.

Три первых списка-предписания на отправку из Осташковского лагеря на 343 человека были подписаны уже 1 апреля. Именно столько людей было отправлено поездом Осташков — Калинин и принято начальником внутренней тюрьмы Калининского УНКВД Т.Качиным. А 5 апреля начальник УНКВД по Калининской области Д.С.Токарев доложил В.Н.Меркулову: "Первому наряду исполнено 343" (см. №№6, 10, 11). Это означало, что 343 военнопленных из Осташковского лагеря, фигурировавших в списках от 1 апреля, были расстреляны. 1 и 2 апреля было подписано 7 списков на 692 офицера из Козельского лагеря. В лагерь наряды поступили 3 апреля, и в тот же день были отправлены в Смоленск в распоряжение УНКВД первые 74 человека, 4 апреля — 323, 5 апреля — 282 (см. № 40). Из Старобельского лагеря по 6 спискам от 3 апреля были отправлены: 195 человек 5 апреля, 200 — 6 апреля, 195 — 7 апреля (см. №44). 9 апреля было подписано 13 списков на 1297 человек. Мог ли орган внесудебной расправы рассмотреть, по существу, около 1300 дел? Ответ очевиден: это физически невозможно. Но в задачу тройки входило лишь штамповать списки, осуждая тем самым по 100 человек сразу. Те, кого намеревались оставить в живых, Комиссию не проходили и "осужденными" не значились (см. № 16). Были и такие военнопленные, дела которых по каким-то причинам снимались с контроля, передавались в Комиссию, и после включения в наряды осужденные расстреливались (см. № 23).

Начиная с 11 апреля лагеря по требованию УПВ ежедневно информировали, сколько военнопленных отправлено за день, сколько — с начала операции (см. № 19). К концу апреля подавляющее большинство людей были вывезены из трех спецлагерей.

В середине мая начальники лагерей представили сводные данные о количестве полученных ими нарядов и фактической отправке военнопленных, а также об отправленных в Юхнов (см. №№ 40, 41, 43, 44). Объяснялись и причины неотправки тех или иных военнопленных в УНКВД. Итоговую справку по операции представило и УПВ. В соответствии с ней в УНКВД трех областей были направлены 14 587 человек, в Юхновский лагерь — 395 (см. № 49). В справках же 1941—1943 гг. фигурирует уже 15 131 военнопленный, переданный УНКВД, т.е. расстрелянный. С учетом 7305 расстрелянных в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии всего в апреле — мае 1940 г. по решению тройки были расстреляны 21 857 человек. Именно эту цифру назвал А.Н.Шелепин 3 марта 1959 г. в своем письме Н.С.Хрущеву (см. № 52).

Среди отправленных в Смоленск и Харьков на расстрел были 11 генералов, 1 адмирал, 77 полковников, 197 подполковников, 541 майор, 1441 капитан, 6061 офицер других рангов, 18 капелланов и других представителей духовенства — всего 8348 офицеров Войска Польского.

Те, кого отправляли в УНКВД на расстрел, даже не подозревали, что их ждет. Об этом свидетельствуют политдонесения комиссаров трех спецлагерей и итоговые донесения комиссара УПВ С.В.Нехорошева трем заместителям наркома внутренних дел (см. №№ 18, 21). В политдонесениях отмечалось стремление военнопленных выехать в нейтральные страны и продолжить борьбу с Германией за свободу своей родины. "Передовой отряд контрреволюции Запада" — такими виделись советской власти польские офицеры и полицейские, потенциальные союзники Англии и Франции, якобы намеревавшиеся развернуть повстанческое контрреволюционное движение в присоединенных в 1939 г. к СССР землях. Эта официальная аргументация, по мысли ее создателей, оправдывала расстрельную акцию в глазах ее исполнителей.

О том, как проходили расстрелы, рассказал на допросах в Военной прокуратуре бывший начальник УНКВД по Калининской области Д.С.Токарев. Руководил расстрелом присланный из Москвы начальник комендантского отдела НКВД СССР В.М.Блохин. Вместе с комендантом Калининского УНКВД Рубановым он разработал технологию расстрела. Одну из камер обшили кошмой, чтобы не были слышны выстрелы. Тюрьму временно освободили от других заключенных. "Из камер поляков поодиночке вели в "красный уголок", то есть в ленинскую комнату, там сверяли данные — фамилия, имя, отчество, дату рождения... Надевали наручники, вели в приготовленную камеру и били из пистолетов в затылок. Вот и все..." — сообщал Токарев. Только в Калинине в расстрелах участвовали 30 человек, по трем лагерям — 53. Расстреливали из немецких "вальтеров". За ночь расстреливали от 200 до 350 человек. Ночью перед первым расстрелом в кабинет к Токареву зашли Блохин, Синегубов, приехавший с ним из Москвы, и начштаба конвойных войск Кривенко. Первый сказал: "Ну пойдемте, начнем". "Перед расстрелом Блохин надел спецодежду: кожаную коричневую кепку, длинный того же цвета кожаный фартук, такие же перчатки с крагами выше локтей. Я увидел палача... Через вторую заднюю дверь трупы выносили из камеры и бросали в крытые грузовики. Затем 5—6 машин увозили тела к месту захоронения в окрестностях села Медное. Это рядом с дачами УНКВД, с одной из моих двух дач. Место выбирал Блохин. Он же привез из Москвы двух экскаваторщиков", — давал показания все тот же Токарев. Следует помнить, что место захоронения в окрестностях Медного никогда не было территорией, временно оккупированной частями вермахта.

В Харькове, по свидетельству начальника охраны УНКВД М.Ф.Сыромятникова, расстреливали, как и в Калинине, во внутренней тюрьме НКВД на ул. Дзержинского, куда военнопленных доставляли "воронками" с вокзала. Затем тела на грузовиках везли в 6-й район лесопарковой зоны, что в 1,5 км от села Пятихатки, и закапывали вблизи дач УНКВД. Руководили расстрелом специально присланные работники комендантского отдела НКВД СССР, при активном участии коменданта внутренней тюрьмы Т.Ф.Куприя, начальника харьковского УНКВД майора госбезопасности П.С.Сафонова и его заместителя П.П.Тихонова.

Офицеров из Козельского лагеря расстреливали как непосредственно в Катынском лесу, так и в Смоленской тюрьме. В апреле 1943 г. германскими войсками было обнаружено восемь могил, тела из семи эксгумированы. В этих могилах было обнаружено 4200 тел, но немецкие власти поспешили заявить о 10 тысячах человек, покоящихся в Катынском лесу. Созданная по инициативе отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) комиссия под председательством академика Н.Н.Бурденко поспешила заявить, что это дело рук немецких оккупантов.

Бесследное исчезновение более 22 тысяч узников из трех спецлагерей и тюрем вызвало огромное беспокойство и страх за их судьбу у их родных и близких. Оставшиеся без кормильцев, сосланные в Казахстан по решению Политбюро и СНК (см. №№ 12, 17), они жили в нечеловеческих условиях, почти не имея пропитания, бомбардируя все инстанции письмами с просьбой сообщить об их отцах, мужьях, сыновьях, братьях. Невыносимо трагично звучат письма детей, оставшихся сиротами (см. № 46).

Расправившись с польскими офицерами, полицейскими, узниками тюрем, сталинское руководство не пощадило и тех военнопленных, которые трудились на рудниках Кривого Рога и на шахтах Донбасса. 14 мая 8 тысяч военнопленных были отправлены в Северный железнодорожный лагерь ГУЛАГа на строительство Печорской магистрали и разработку угольного бассейна (см. № 39). Один из публикуемых фотодокументов свидетельствует о связи операции по "разгрузке" трех спецлагерей со сталинскими планами присоединения прибалтийских государств к СССР. В июне, почти за две недели до предъявления ультиматумов Литве, Латвии и Эстонии, были приняты меры по подготовке лагерей для приема военнопленных из прибалтийских стран (см. № 51). Лишь в начале июля, после "добровольного" вхождения этих стран в состав СССР, на время отпала необходимость в интернировании военнослужащих и полицейских этих государств.

Реклама: