ОСЕНЬ 1939 ГОДА:
К ВОПРОСУ О ПОЛЬСКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ

Майор С. Н. ОСИПОВ,
адъюнкт Института военной истории
Министерства обороны СССР

БОЛЕЕ ПОЛУВЕКА отделяет нас от трагических событий осени 1939 года, положивших начало самой кровопролитной в истории человечества войне. За это время тысячи историков, журналистов и писателей посвятили свои труды анализу военно-политической обстановки, предшествующей войне. Скрупулезно изучен и описан, наверное, не только каждый день, но и каждый час первых месяцев войны, оценены результаты боевых действий, военные и политические последствия разгрома Польши. Раскрывают свои тайны архивы, расширяется обмен информацией между странами и народами. В результате углубляется анализ, более объемным становится понимание причин, целей, характера и результатов войны. Вместе с тем время не сняло завесы секретности со многих вопросов, многие события прошлого стали аргументами в современной идеологической борьбе, одни и те же факты получили различную оценку и толкование в зависимости от политической конъюнктуры. В полной мере это касается ввода советских войск на территорию Западной Белоруссии и Западной Украины и связанных с ним событий. Так, доктор исторических наук В. М. Бережков, работавший в течение ряда лет переводчиком Сталина, говорит: «Ведь сколько обвинений мы уже предъявили Сталину, а есть вещи, где мы его оберегаем. Почему? В конце концов, наше теперешнее руководство не несет ответственности за это, так же, как и за миллионы жертв сталинских репрессий» ^[1].В число репрессированных вошли и тысячи польских солдат и офицеров, оказавшихся к 29 сентября 1939 года военнопленными. Все они прошли через лагеря, многие погибли, судьба других до сих пор неизвестна.

Вопрос о количестве и судьбе польских военнослужащих, оказавшихся в 1939 году в СССР, имеет длинную историю. Впервые он возник осенью 1941 года при формировании так называемой армии Андерса ^[2]. В тот период, как утверждают «Московские новости», ссылаясь на западные источники, речь шла о 250 тыс. военнопленных ^[3]. На вопрос Андерса о судьбе 10 тыс. польских офицеров, говорится в публикации, Сталин якобы ответил, что они сбежали, возможно, в Маньчжурию.

Вторично интерес к судьбе польских военнопленных ставился в связи с сообщением из Берлина от 13 марта 1943 года о могилах в Катыни, в котором утверждалось, что расстрелы проведены органами НКВД весной 1940 года. Польское эмигрантское правительство 20 марта 1943 года обратилось к правительству СССР и в Международный комитет Красного Креста с просьбой о расследовании данного факта. В ответ правительство СССР обвинило польское эмигрантское правительство в сотрудничестве с Гитлером и 25 марта 1943 года разорвало с ним дипломатические отношения. Немцы в течение 1943 года создали свою комиссию, эксгумировали около 4000 трупов. По их версии, нашли 3184 документа, позволявших наряду с результатами патолого-анатомической экспертизы датировать убийство весной 1940 года. Выводы комиссии широко использовались в геббельсовской пропаганде.

Последний раз к этой проблеме официально вернулись в феврале 1946 года на Нюрнбергском процессе. После освобождения района Катыни советскими войсками там работала комиссия под руководством академика Н. Н. Бурденко, на основании выводов которой советская сторона включила в обвинительное заключение пункт, обвиняющий немецкое руководство в убийстве 11 тыс. польских офицеров в августе—сентябре 1941 года. В результате судебного разбирательства этот пункт обвинения не был признан доказанным и поэтому в приговоре не упоминался.

В дальнейшем интерес к вопросу о судьбе польских военнопленных оживлялся или затихал в прямо пропорциональной зависимости от напряженности идеологической

борьбы, и одно это уже говорит о недостаточной объективности его освещения обеими сторонами. Сегодня проблема польских военнопленных обсуждается не обособленно, а в контексте очищения наших исторических представлений от стереотипов сталинизма, с позиций нового политического мышления, что дает возможность максимально приблизиться к истине. Однако, освобождаясь от одних стереотипов, очень важно не попасть под влияние других. Публикации последнего времени главным образом основываются на воспоминаниях участников техсобытий, часто крайне противоречивых. Например, В. Абаринов в статье «Вокруг Катыни» основывается на изданном в Польше отчете ротмистра Ю. Чапского — уполномоченного генерала Андерса по розыску пропавших на территории СССР пленных польских офицеров — и беседе с Л. Ф. Райхманом — бывшим офицером НКВД, имевшим косвенное отношение к этому вопросу. В публикации приводятся сведения о 6—12 тыс. офицеров и сержантов, которые были, возможно, отправлены через Находку на Колыму, о более 5 тыс. офицеров, якобы сконцентрированных на Земле Франца-Иосифа, и множестве высланных на Новую Землю, Камчатку и Чукотку. Кроме этого, излагается версия о затоплении огромных барж (по 1700—2000 военнопленных на каждой) у северных островов. Всего речь идет о 15 тыс. узников, в том числе о 8000 офицеров. Все цифры взяты из рапорта Чапского, а Райхман практически их отрицает ^[4]. Многочисленные публикации на Западе также в основном построены на воспоминаниях, логических построениях или сомнительных документах. Так, в западногерманском журнале «7 Тage» приводится рапорт Тартакова на имя генералов Зарубина и Райхмана о ликвидации лагерей в Козельске, Осташкове и Старобельске ^[5], который сам Л. Ф. Райхман, бывший в 1940 году всего лишь майором *, доказательно называет фальшивкой ^[6]. Серьезные исследователи, как у нас в стране, так и за рубежом, не спешат с выводами. Например, И. Фляйшхауэр, западногерманский ученый, оперирующая только проверенными фактами и документами, намного более осторожна в оценках, чем многие наши публицисты ^[7]. Вместе с тем необходимо признать, что этому способствует затянувшееся молчание официальных органов и некоторых ведущих ученых. Многие из них считают, что, сохраняя «фигуру умолчания» в отношении всех перипетий, касающихся советско-германского пакта 1939 года, мы подрываем доверие к нашей политике и к нашей науке, заставляя думать, что они зиждутся на неправде ^[8]. Одновременно эта «фигура умолчания», отнюдь не защищая от не всегда справедливой критики друзей, не позволяет разоблачать явные фальшивки и инсинуации врагов.

Попытаемся рассмотреть вопрос о судьбе польских военнопленных, опираясь только на проверенные факты и архивные документы.

Через неделю после вторжения немецких войск в Польшу в СССР под видом «больших учебных сборов» началась скрытая мобилизация. Были созданы два фронта: Украинский (командующий командарм 1 ранга С. К. Тимошенко) и Белорусский (командующий командарм 2 ранга М. П. Ковалев) общей численностью 600 тыс. человек ^[9]. 14 сентября директивой наркома обороны войскам была поставлена задача 16 сентября к исходу дня скрытно сосредоточиться и быть готовыми к переходу границы. Одновременно с этим 15 сентября Генеральный штаб РККА отдает распоряжение, устанавливающее места расположения пунктов военнопленных ^[10]. Для Белорусского фронта это станции Друть, Хлюстино, Жлобин; для Украинского — станции Ирша, Погребищи, Хировка и Хоробичи. Согласно распоряжению лагеря-распределители организовывались в Путивле (Киевский особый военный округ) и в Козельске (Белорусский особый военный округ).

Для приема и распределения военнопленных НКВД СССР разворачивает собственную сеть из десяти лагерей-распределителей которые располагались ^[11]:

О том, что с польскими военнопленными предполагалось обращаться в соответствии с нормами международного права, говорят утвержденные 20 сентября 1939 года Экономическим советом при СНК СССР нормы довольствия для военнопленных: 800 г хлеба, 75 г мяса, 50 г рыбы, 30 г растительного масла и так далее вплоть до перца на человека в сутки ^[12]. Такие нормы довольствия говорят как минимум о лояльном отношении к польским военнопленным в тот период. Как известно, своих «врагов народа» кормили неизмеримо хуже.

Подготовленным лагерям не пришлось долго ждать наполнения. 17 сентября в 5 часов советские войска перешли польскую границу. Мотивировка выступления была самая различная, от такой, как «содействовать восставшим рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши в свержении ига помещиков и капиталистов» до «не допустить захвата территории Белоруссии Германией». Войскам приказывалось «молниеносным, сокрушительным ударом разгромить панско-буржуазные войска», но в то же время отмечалось, что «мы идем не как завоеватели, а как освободители наших братьев белорусов, украинцев и трудящихся Польши». Отсюда противоречивость и непоследовательность в действиях войск. Впрочем, противоречивыми были и действия польской армии. 17 сентября маршал Рыдз-Смиглы отдал приказ, предписывающий: «С Советами в бой не вступать, оказывать сопротивление только в случае... попыток разоружения наших частей... Части, к которым подошли Советы, должны начать с ними переговоры с целью вывода наших гарнизонов в Румынию и Венгрию» ^[13].

Разумеется, в условиях почти полного развала управления не все части этот приказ получили, не все получившие его выполнили, а наши войска не могли выполнить условия, изложенные в приказе. Поэтому были стычки, бои, иногда довольно ожесточенные. В результате к 29 сентября наши потери составили 737 человек убитыми и 1826 ранеными, примерно столько же потеряли поляки ^[14]. Уже 22 сентября 1939 года в оперативной сводке Генерального штаба РККА говорилось, что, по неполным данным, с 17 по 21 сентября взято пленных солдат и офицеров польской армии 120 тыс. человек ^[15]. Все польские части были разоружены, а военнослужащие интернированы.

На 27 сентября 1939 года приемными пунктами УССР было принято 44 216 человек военнопленных, а приемными пунктами БССР — 19 909 человек. Всего — 64 125 человек, в том числе, по неполным данным, офицеров и жандармов — 6443. Из общего количества принятых 46 304 были отправлены в лагеря-распределители, в том числе в Путивльский — 9064, Козельский

— 6270, Старобельский — 7235, Южский — 7005, Козельский (так в документе. Вероятно, Козельщина. — С. О.) — 8955, Осташковский — 7775 военнопленных ^[16].

Установить точное количество военнопленных в конкретном лагере на какой-либо момент сложно, так как последние постоянно находились в движении. Например, на 19 октября 1939 года в Старобельском лагере освобождено солдат и младших командиров — 1783, отправлено в другие лагеря — 2329, осталось в лагере — 4824 человека. В Юхновском лагере освобождено — 3948, отправлено на рудники — 960, осталось в лагере — 3183 человека. На этот момент всего было освобождено 40 729 человек, имелось в лагерях и приемных пунктах — 85074 человека, в том числе в Ровенском лагере (уроженцев Западной Украины и Западной Белоруссии, подлежавших освобождению) — 23 163; на объектах Наркомчермета — 5267; беженцев — 1157; офицерского состава — 8472; полицейских и жандармов — 4678; рядовых, подлежащих обмену с Германией, — 41 819; рядовых — уроженцев Западной Украины и Западной Белоруссии, подлежащих освобождению в лагерях, кроме Ровенского, — 518 человек ^[17].

Пункт «подлежат обмену с Германией», вероятно, требует пояснения. 14 октября 1939 года СНК СССР принял постановление об обмене польскими военнопленными с Германией. Обмену подлежали военнослужащие, родившиеся на территории, отошедшей соответственно к Германии или СССР. Обмен был осуществлен, и в результате на 15 ноября 1939 года было передано Германии 37 133 человека и принято от нее 13 544 человека ^[18]. Как ни горька такая правда, отступать от нее мы не имеем права, так как это исторический факт и без этих цифр наш подсчет будет неполным.

Таким образом, абсолютно достоверно можно говорить о том, что на 15 ноября 1939 года в СССР было не более 61 485 польских военнопленных, в том числе 8472 офицера. С меньшей достоверностью можно говорить о том, что до конца 1939 года был освобожден еще 23 681 человек — уроженец Западной Украины и Западной Белоруссии. В таком случае остается 37 804 человека, в том числе 8472 офицера, 4678 жандармов и полицейских, 1157 беженцев. Если допустить, что все обмененные с Германией 13 544 уроженца западных районов Украины и Белоруссии также были освобождены, то в лагерях должны были остаться только 24 260 польских военнопленных и беженцев. Как мы видим, уже на этом этапе мало что остается от 250 тыс. военнопленных, упоминавшихся в «Московских новостях», значительно сужается поле поиска и конкретизируется число возможных жертв Катыни, Колымы и северных островов.

Имеющиеся в настоящий моментдокументы не позволяют достоверно определить местонахождение польских военнопленных в 1940 — начале 1941 года. После столь длительного перерыва первые документальные сведения о них относятся к августу 1941 года — началу формирования армии Андерса, которое осуществлялось с августа 1941 года после заключения соглашения с польским эмигрантским правительством. Штаб армии находился в городе Бузулуке, а учебные центры в Тоцком и Татищеве. Общая численность объединения первоначально была определена в тридцать тысяч человек, но затем Советское правительство согласилось с предложением генерала Сикорского увеличить армию до 96 тыс., чтобы развернуть шесть стрелковых дивизий ^[19]. Польские части формировались за счет различных контингентов: поляков, живших на территории СССР; беженцев, спасавшихся от гитлеровского ига; бывших польских военнопленных. Последние в армии Андерса составляли значительную часть рядового и младшего начальствующего состава и практически весь офицерский состав. Это подтверждается фразой из уже упоминавшегося рапорта Ю. Чапского о «тысячах возвращающихся из лагерей и тюрем коллег». Кроме того, постановлением ГКО от 16 августа 1941 года предписывалось НКВД СССР при освобождении из лагерей итюрем бывших польских военнослужащих и интернированных выдавать единовременную денежную помощь в следующих размерах: генералам — по 10 тыс., полковникам — 5, подполковникам и майорам — 3, остальным офицерам — по 2000, младшему командному ирядовому составу — по 500 рублей. Всего на эти цели было отпущено 15 млн. рублей.

Уже 7 сентября 1941 года генерал Андерс докладывал в Москву, что формирование 5-й и 6-й дивизий идет успешно, прибыло и находится в пути более 27 тыс. человек, из них 1800 офицеров. Кроме этого, с сог ласия Советского правительства вАнглию было отправлено 200 польских летчиков для комплектования польских авиационных частей. К февралю 1942 года польская армия насчитывала уже 73 145 человек. В марте — сентябре 1942 года по предложению Андерса Советское правительство согласилось на эвакуацию польской армии в Иран, что закреплено протоколом от 31 июля 1942 года. Всего было эвакуировано 75 491 польский военнослужащий и 37 756 членов их семей ^[20].

Мы пока не можем сказать точно, сколько среди этих эвакуированных было бывших польских военнопленных, но, вероятно, никак не меньше 50 проц. всех военнослужащих, в том числе четыре-пять тысяч офицеров. Впоследствии, в 1943—1944 гг., некоторое количество бывших польских военнопленных вошло в состав 1-й польской дивизии имени Т. Костюшко и 1-го польского корпуса.

Таким образом, рассмотренный материал оставляет невыясненной судьбу приблизительно десяти тысяч польских военнопленных, в том числе трех-четырех тысяч офицеров. Эти цифры в несколько раз отличаются от всех приводимых в упоминаемых и других публикациях советских и зарубежных авторов. В основе расчета лежат архивные документы.

Настоящее исследование не ставит целью оправдать, хотя бы косвенно, преступления сталинизма. Любая человеческая жизнь бесценна, а тут речь идет о судьбах и жизнях тысяч людей. Справедливость требует честно и правдиво ответить на вопрос о судьбе каждого польского военнопленного, матери имеют право знать, где находятся могилы их сыновей, а жены идети — кто виновен в гибели их мужей и отцов. Но безнравственно видеть в этой трагедии только сенсационный факт. На подобные вопросы возможен только взвешенный и честный ответ, свободный от субъективных наслоений и налета сенсационности.

_____________________________

^{1 ^} Комсомольская правда. — 1989. — 8 августа.

^{2 ^}Польская армия, сформированная в 1941 — 1942 гг. по соглашению между СССР и польским эмигрантским правительством. В августе 1942 г. выведена на Ближний Восток. Участвовала в боях на Западном фронте.

^{3 ^}Московские новости. — 1989. — 21 мая.

^{4 ^} Литературная газета. — 1989. — б сентября.

^{5 ^} Московские новости. — 1989. — 21 мая.

* ^ Хотя майор госбезопасности приравнивался к генерал-майору РККА, в документах такого обращения не допускалось.

^{6 ^} Литературная газета. — 1989. — 6 сентября.

^{7 ^}Там же. — 1989. — 16 августа.

^{8 ^} Комсомольская правда. — 1989. — 8 августа.

^{9 ^} Красная звезда. — 1989. — 17 сентября.

^{10 ^} ЦГАСА, ф 40443, оп. 1, д. 175, Л. 1.

^{11 ^} Там же, л. 2.

^{12 ^} Tам же, л. 5.

^{13 ^} Красная звезда. — 1989. — 17 сентября.

^{14 ^} Там же.

^{15 ^} ЦГАСА, ф. 33987, оп. 3. д. 1226. л. 124.

^{16 ^}Там ж е, ф. 40443, оп. 1, д. 175, лл, 1—6.

^{17 ^} Там же, л. 29.

^{18 ^} Там же, л. 50.

^{19 ^} Военно-исторический журнал. — 1959. , — № 9. — С. 58.

^{20 ^} Там же. — С. 58—59.